Жила-была девочка. Давайте сразу договоримся, что эта девочка — я, но говорить я о себе буду в третьем лице. Необходимая мне грань реальности и вымысла. Так вот, девочка жила своей лучшей жизнью — писала рассказы, думала над будущим романом, гуляла летними вечерами, пила с друзьями розовое вино, ходила в театр, влюблялась. Но мы же с вами здесь зачем-то собрались, не бывает сказок о счастливых людях, героиням положены сложности, неудачи и преодоления препятствий. Девочка была как та самая стрекоза, которая всё лето пропела, оглянуться не успела — зима. Зиму девочка не любила. Зимой холодно, темно и тоскливо. Девочка упорно игнорировала снег в прогнозе погоды, подмёрзшие лужицы во дворе и оголившиеся деревья. Когда в осенних сапогах стало совсем холодно, девочке пришлось купить зимние. Они были вполне себе модные, с серебряной цепью, все говорили — какие красивые, где ты их купила. А девочка смотреть на них не могла, потому что они были само олицетворение этого проклятого времени года.
Девочка писала дебютный роман и думала, что это спасёт её от зимы. Не спасло. Девочке понравился молодой актёр, она думала, что влюбится и это её спасёт. Не спасло. Девочка подолгу обнимала друзей, слушала их поддержку и думала, что это её спасёт. Не спасло.
С бессонницей, тяжёлым жарким зверем нападавшей еженощно, девочка была наедине. В романе она вывела сломленную героиню, которую спасает такой же сломленный герой. Это было её заветной мечтой — чтобы спасли. Девочка понимала, что в жизни так не бывает, но уже не избавиться было от этой глупой надежды на рыцаря с белым конём. Или без белого коня. Или не рыцаря. Хоть кого-нибудь.
В декабре ударили морозы. Снег всё сыпался и сыпался с неба как из бездонного ледяного рога изобилия. На улицах было не пройти из-за снежных завалов, которые не успевали или не хотели расчищать. Девочка старалась реже выходить из дома, но дом был затаившимся врагом под личиной доброго друга. Дома можно было не мыть посуду — утром проснусь и помою всё сразу, не заправлять постель — да что ей будет, по ней и так шастает кот грязными лапами, ходить несколько дней с немытой головой — мне же никуда не надо, зачем лишние усилия с намыливанием-смыванием шампуней-бальзамов. Очень скоро девочка поняла, что даже от одного дня, полностью проведённого в двенадцати стенах квартиры, она сходит с ума. Надо было сжимать зубы, уговаривать себя как ребёнка, собирать последние крупицы воли для того, чтобы просто одеться и выйти на улицу. Там не то чтобы было лучше, но девочка методично вела подсчёт: прогулка — какое-то количество серотонина, импульсивная покупка книжной новинки — доза быстрого дофамина, норвежская вафля в любимом кафе — удовольствие от еды, билет в кино — возможность два часа не думать, созерцая движущийся экран.
Девочка начала жить через силу. Она просыпалась уже уставшей, потому что проснуться — уже победа над собой. Во снах было нежно и сладко, пробуждение было похоже на сквозняк из кухонного окна, обнаруживший щёлочку в одеяльном коконе и щипающий ледяными пальцами за голые пятки. Девочка поднималась в три-четыре часа дня, когда за окном уже густились зимние сумерки. Она пыталась ставить будильник на двенадцать, на час, хотя бы на два, но тело ломило ночной бессонницей, поэтому будильник отключался на ощупь. Тем более спектакли начинались в семь, смысла вставать раньше особо и не было. Сидя в зале или околачиваясь около служебного входа театра, девочка испытывала волнение — низ живота становился шерстяным клубком, который слишком сильно перетянули. Иногда оно было приятным, щекочуще прогуливалось по рёбрам, иногда оно было похоже на несвежие креветки, срок годности которых выяснился уже после поедания. Любое — оно было лучше апатичной пустоты внутри. Выходили актёры, уставшие, голодные и жаждущие поскорее нырнуть лицом в подушку. Девочке казалось, что они считают её занятным зверьком, любопытной дворовой кошкой, которая подходит поболтать, но обниматься не даётся и автографов не просит. Что думали о ней сами актёры — доподлинно неизвестно, так как девочка была самая обычная, не волшебница, мыслей читать не умела.
Новый год девочка отпраздновала у друзей, в чужой помятой футболке и чужих шортах, которые были больше на несколько размеров, их приходилось подвязывать резинкой для волос. После курантов они стояли на балконе с видом на Неву и считали вспышки салютов, взметающиеся по всему городу. В два послеполуночных часа их количество никогда не было меньше семи, а на самом пике доходило до четырнадцати. Девочка пьяно кружилась по комнате под любимую песню, говорила друзьям, как она их любит и какой счастливой себя чувствует. Это было правдой — алкоголь на несколько часов делал мир более искрящимся, чтобы потом погрузить ещё глубже в тоскливую бездну бесчувствия.
Девочка считала себя человеком желаний. Импульсивные порывы прогуляться по замёрзшему каналу, залить шоколадное мороженое вином или подобрать на улице выпавший у кого-то ключик были такой неотделимой частью её личности, что без них она была коротенькой полуденной тенью себя. Сидеть на кресле, смотреть в одну точку и понимать, что из всего многообразия непрочитанных книг, непросмотренных фильмов и непрослушанных подкастов ей не хочется ровным счётом ничего, было страшно. Девочка вывела белой ручкой на чёрной бумаге «твоя депрессия тебе врёт, не верь ей, живи назло и вопреки», приклеила её скотчем над письменным столом и ставила маленькую галочку, когда чувствовала себя хорошо. Галочек накопилось не так много, но достаточно, чтобы убедить себя в том, что счастье есть, просто сейчас его мало, однако обязательно будет больше, надо просто впиться ногтями во внутреннюю часть ладони и дотерпеть.
Новогодние каникулы казались девочке тем самым рубежом, который пережить — а дальше всё уже хорошо. Кофейни работали как попало, на улицах было не протолкнуться от гуляющих, друзья разъехались по родным городам, спектакли игрались только для зрителей 6+. Дома была мама, сидящая в соседней комнате, которой не надо было на работу, которая не уезжала на целый день к подругам. У девочки были неплохие отношения с мамой, но они обе слишком любили уединение, чтобы спокойно уживаться бок о бок неделю новогодних праздников. Мама хотела пообщаться, узнать, как там дела с актёром, который нравился девочке, сходить вместе на каток или в кино. Девочка хотела проспать хотя бы до начала марта, когда весна затопит теплом, светом и цветами. Увы, организм девочки не был сложен по-медвежьи и не имел возможности находится в состоянии сна более тринадцати часов подряд.
Девочка решила составить список того, что до сих пор приносит ей удовольствие. Туда вошли:
роман (когда пишется и не упрямится)
победы в литературных конкурсах (редкие как чёрные лебеди)
хорошие книги (которые надо было ещё найти, начиная и откладывая с пяток неподходящих моменту)
алкоголь и электронные сигареты (их девочка сразу же вычеркнула, потому что зависимость ей была ни к чему)
взгляды актёра со сцены (они тревожили душу невозможностью лицезреть их каждый день, каждый час, каждую минуту)
захватывающий фильм или сериал (таких не нашлось, спустя полчаса любого кино девочка начинала скучать и отвлекаться на телефон)
мурчание кота (только не в пять часов утра над ухом)
картины по номерам (когда краски были достаточно густыми, чтобы одну и ту же область не пришлось прокрашивать трижды)
Январь сыпался ледяным дождём на лицо, скалился сосульками с соседней крыши и понемногу растягивал световой день, темнело на пару минуток позже, чем накануне, и этого не было достаточно. Девочка жила богемной жизнью творцов прошлого века — пила в барах, ходила в театр и писала роман. Она понимала, что объективно у неё сейчас всё прекрасно, что она должна быть счастлива. Субъективно она сворачивалась в комочек на полу ночной комнаты и рыдала без слёз, только всхлипами и дрожью тела. Девочка уже начала сомневаться в своём диагнозе — психиатры всем депрессию ставят, чтобы побольше денег заработать, в том, что выписанные врачом таблетки помогают, — в Америке все сидят на этих твоих антидепрессантах, подсаживаются и пьют потом всю жизнь, и вообще в правильности своих ощущений — всем сейчас тяжело, ты-то что ноешь, на работу нормальную устройся, это всё от безделья. Мама, может, и хотела поддержать девочку, но делала только хуже. Может, все и правда так живут, думала девочка, может, так и должно быть — утром не встать, ночью не заснуть, в промежутках то давящая пустота, то серая масса, которую можно с натяжкой охарактеризовать «ну нормально».
Девочка спросила у подруги, а тебе тоже иногда без причины начинает казаться, что жизнь бессмысленна и того не стоит. Только если есть веская причина, ответила та. А тебе тоже привычные любимые дела перестали приносить удовольствие или приносят, но намного меньше, чем обычно. Нет. А тебе тоже зимой хуже, чем в другие времена года. Да нет, зима и зима. Тогда девочка поняла, что так быть не должно.
К февралю мама перестала ругаться на незаправленную постель, непомытую посуду и неубранную одежду. Иногда у девочки были силы привести квартиру в порядок, иногда этим с недовольными вздохами занималась мама. Обе понимали, что осталось уже недолго, вот-вот календарь перевернётся за день влюблённых, а там — почти весна. Девочка заранее достала весенние сапоги, каждый день смотрела прогноз погоды и ждала — ну когда уже, когда. Ледяная корка канала вдруг треснула, показалась сизая вода, в которую немедленно забрались утки, довольно покрякивая, и девочка поняла — сегодня. Она чувствовала себя очень уставшей, как больной, который был надолго прикован к постели, а теперь может вставать и ходить, с каждым днём удлиняя маршрут. Но это была довольная усталость — роман был почти дописан, в воздухе пахло капелью, а актёр запомнил её имя и подходил сам с нерешительно-радостным «привет».
Девочка пообещала себе, что к следующей зиме она точно что-то придумает, отложит деньги на самолёты в тёплые края, укутается по самый нос шерстяным шарфом поддержки друзей, уйдёт с головой в новый большой текст. Она понимала, что обещает впустую. Год назад она думала так же, а в итоге была как лягушка, барахтавшаяся в речной воде, которая медленно замерзала, не заметишь — и вот уже конечности сковал лёд, не дёрнуться, не выбраться. Девочка всегда надеялась, что на этот раз зима будет к ней снисходительнее, но та не внимала слезливым просьбам.
У сказок должен быть счастливый финал, и эта — не исключение. Первого марта девочка проснулась с дремотной улыбкой, быстро проглотила оладьи с мёдом и пошла шагать по городу, жмурясь от яркого весеннего солнца, подсветившего фасады зданий, разноцветные пальто прохожих и подтаявшие кучки снега. И жила она долго и счастливо, по крайней мере, до следующей зимы. А там — девочка сильная, девочка разберётся и всё переживёт, потому что счастье — и в весенних проклюнувшихся почках, и в летних оранжевых закатах, и в осенних гладких каштанах, и в зимних мерцающих гирляндах. Если хорошо поискать, то счастье можно найти в чём угодно.
