Мне очень нравится метафора из книги «Милые кости» — там главная героиня, умерев, становится призраком и долгие годы наблюдает за своей семьей. Когда отец собирается объяснить самому младшему ребенку в семье, куда делась его сестра, он предлагает сыграть в настольную игру и говорит что-то вроде «Сюзи теперь как эта фигурка, она просто выбыла с доски, понимаешь?». Выбыла с доски, да.
В каком-то смысле мне повезло — мне не пришлось рассказывать детям о том, что случилось с папой, потому что все произошло на их глазах. Запрещать и скрывать что-то после этого, на мой взгляд, не имело смысла — мы вместе были в доме моей мамы, где было организовано прощание, они в любой момент могли зайти в комнату с гробом, только на кладбище брать я их не стала. Никаких «папа в больнице» — наверное, я в тот момент хотела, чтобы они сразу поняли необратимость ситуации и как можно раньше приняли ее. Какая-то очередная дальняя родственница из тех, с кем и встречаешься-то только на похоронах, с оттенком осуждения сказала мне «но это же такое переживание для детей, надо было сказать, что папа жив, просто навсегда уехал и больше не сможет с ними увидеться». Кажется, именно в тот момент я и поняла, что защищать детей — теперь одна из основных моих и только моих задач.
Скрывать смерть на самом деле бессмысленно — даже маленький ребенок, во-первых, безошибочно уловит ваше эмоциональное состояние и будет переживать, не понимая, что стало его причиной. Во-вторых, будет куда хуже, если он узнает о случившемся не от вас, а из случайно услышанных разговоров знакомых или родственников: так к чувству потери может добавиться ощущение, что его предали.
Сообщить о смерти одного из родителей ребенку должен самый близкий человек. Думаю, что это правило касается и вообще любой смерти среди родных и друзей. Не тяните с разговором и обязательно побудьте с ребенком столько, сколько ему будет нужно, чтобы поговорить и дать ему поплакать. Ребенок может начать задавать пугающе рациональные вопросы или разрыдаться, или просто уйти в себя — все эти реакции на первичный стресс более-менее нормальны. Оставайтесь с ребенком в этот момент как можно дольше и по возможности — в тактильном контакте.
Как бы вам ни было сейчас тяжело — дайте ребенку понять, что вы справляетесь. Вдобавок к понятным горю, скорби, чувству утраты он сейчас, скорее всего, ощущает сильнейшую тревогу и остро чувствует собственную беспомощность. Без родителей ребенку не выжить, и хотя бы один из родителей очень нужен рядом прямо сейчас, причем именно в родительской роли — спокойный, мудрый, знающий, что делать, держащий ситуацию под контролем. Поэтому совет, который в этой ситуации дают психологи (и которому невероятно трудно оказалось следовать) — говорите о своих чувствах, разделяйте с ребенком потерю, но постарайтесь не показывать глубину своих эмоций.
Создайте ребенку пространство, где он может по-прежнему общаться с умершим родителем. Это не обязательно связано с религией, хотя религиозным семьям тут, безусловно, проще. Совсем малышу можно сказать, что папа стал звездочкой и присматривает за ним с неба, и с ним всегда можно поговорить, доверить секрет или попросить о помощи. В принципе, и ребенку постарше, и самой себе можно говорить примерно то же самое. Даже самым заядлым материалистам, по-моему, очень нужно верить в такие моменты, что жизнь после смерти (любая ее версия, описанная в кино или книгах) существует, иначе зачем это все?
Не избегайте разговоров об умершем, не старайтесь сделать вид, как будто его не было. Ребенок не должен запирать в себе эмоции, иначе разбираться с этим, скорее всего, придется потом у психолога. У нас дома всегда было много семейных фотографий, и я не стала убирать их после похорон, хотя смотреть на них первое время было просто невыносимо. Через какое-то время старшая дочь попросила снять фото папы со стены в детской — как я сейчас понимаю, первый шок отпустил ее позже, чем меня, и вот это «невыносимо» накрыло ее не сразу. Еще примерно месяца через четыре дети попросили достать фотоальбомы со снимками из отпусков тех времен, где все еще живы и вместе. Мы спокойно посмотрели их, повспоминали, как было тогда тепло и здорово; плакать никому не хотелось. После этого девочки несколько раз просили рассказать им истории о том, как мы с папой познакомились, как поженились, как жили до их рождения. Еще старшая несколько раз переслушивала по кругу песни мужа (у него была своя группа и недолгая карьера местной рок-звезды).
Психологи сходятся во мнении, что чем меньше ребенок, тем проще в итоге он переносит потерю. В нашем случае так и было — старшая, всегда бывшая папиной дочкой, горевала сильно и долго, младшая приняла случившееся невероятно философски, просто как факт.
Детям, конечно, нельзя позволять брать на себя функции взрослых даже в моменты катастроф, но что бы я делала без них и их поддержки – я не знаю. Дня через два после похорон я лежала в своей бывшей детской в мамином доме, обессилев от слез, пыталась читать «Маленькую жизнь» Янагихары и из всего черного вихря мыслей настойчивее всего думала одну — как, как, как дети перенесут весь этот ужас, если даже я, взрослый человек, кажется, не вывожу. Девочки, словно почувствовав, о чем я думаю, пришли ко мне и аккуратно сели на кровать.
- Мама, мы точно справимся. Нас же трое и мы будем все время вместе, — сказала старшая, на тот момент девятилетняя.
- То, что случилось — жизнь. И мы будем эту жизнь жить дальше, по-другому, но будем, — добавила младшая, четырех лет.
Мои прекрасные, мудрые и быстро повзрослевшие в те дни дети. Так все и вышло в итоге.
